Форум » Креатифф » Вольные: апгрейд, или Меня зовут Фриц » Ответить
Вольные: апгрейд, или Меня зовут Фриц
Фриц: Продолжение первой книги о Вольных: Вторая Мировая + фэнтази, с нетипичным главным героем!)
Фриц: O du Rune so rot, o du Rune so schon, O du Rune so rot wie das Blut! Rote Rune, soll der Wind dir wehen, Rote Rune sei dein Sterbe gestehen! «Die rote Rune», Absurd - … Потому что ты фашист. Как же ты можешь быть героем? Фашисты – плохие. Рус Глава 0. Мой горящий дом … А в широко распахнутых глазах его, среди отблесков пламени, расползались и лопались на голубом фоне зловещие ядовито-зелёные пятна… Он стоял так несколько секунд, потом покачнулся, запрокинул лицо и закричал. Страшно, хрипло, изо всех сил; это был вопль боли, вопль отчаянья, будто молодой Вольный пытался заглушить им гром тысяч голосов, ворвавшихся в голову: чьё-то рычание, крики, команды, мольбы, хрипы, стоны, предсмертные проклятия: каждый голос – раскалённое сверло, каждый голос рвёт воплем душу, и они заслоняют собой весь обезумевший пылающий мир. Страшная боль швырнула Вольного на колени, все его мышцы скомкались, исковеркав тело, и он не переставая истошно вопил в пылающее небо. Хелька упала рядом; она, обжигаясь, отбросила от него пылающие головни. Она вцепилась ручонками в его коверкающееся тело, будто не выпуская из него обезумевшую от боли душу. Она обхватила его, не давая упасть, а когда он упал, держала на коленях его пылающую жаром голову, пока тело его мучительно дрожало и коверкалось… перестраиваясь. * * * Наутро, когда солнце в багровой дымке взошло над пепелищем, навстречу ему поднялся из выжженной травы беловолосый Капитан Вольной Стражи. * * * Мы думали, что уничтожим его! Мы потратили почти все силы, что были у нас, чтобы перенаправить этот падающий метеорит к селению Разрушителей; мы потратили на расчёты три недели, пронеся нашу мысль и телепатический импульс через миллионы световых лет – бесценные три недели! Он опоздал к третьему Посвящению, он ускользнул от нашего удара из-за маленькой мерзавки-Чужой, гибель его селения спровоцировала в нём апгрейд, и теперь он – Капитан, которого не уничтожишь так просто! Ещё не взрослый, но уже Капитан – от такого можно ожидать чего угодно… Теперь он может ассимилировать чужие клетки. Теперь они в любой момент могут зачать ублюдка – полукровку – и это будет означать конец всему! Сообщить об этом Мудрым на других планетах? Они не поймут! Они не поверят, слепые безумцы! Они скажут-помыслят: «Полукровка, ну так и что же? Разрушители вольны спариваться с кем хотят» Они не видели того, что видели мы, загнанные в свои норы и подземные лаборатории под сожжённой плотью нашей планеты… Они не слышали вой ветра в разорванных в клочья металлических дверях. Они не чувствовали-мыслили следов предсмертного ужаса, витавшего в разнесённых по камешкам, обваленных подземных бункерах. Они не осязали куски искорёженного «безотказного» сверхоружия с закостеневшими на них оторванными пальцами наших собратьев. Они не чуяли зловония тысяч трупов – изуродованных, растерзанных трупов, кучами наваленных в коридорах, в подземных залах, в разгромленных лабораториях. Они не знают, что всё это сделал один полукровка. Всего один. Выращенный из частиц Разрушителя и клеток той самой инопланетянки из расы Людей – результат нашего рокового, самоубийственного эксперимента. Мы – горстка выживших Мудрых – не можем рассказать этого. Потому что эксперименты над сверх-расой Разрушителей запрещены. Потому что за это нас осудят и лишат свободы действий. И тогда между миром и его Разрушением не будет стоять никто. * * * - Хелька. Низкий хрипловато-металлический голос рокотнул во влажной утренней тишине над пепелищем, не прерываемой ни птичьим вскриком, ни стрекотанием насекомых. - Хелль-Ка. Хумансёнок… Капитан Вольной Стражи крутнулся на месте, оглядываясь. - Где ты? Не бойся… Хелль-Ка! – уже громче крикнул он. – Не бойся, вернись! Это всё ещё я! Это был апгрейд, не бойся… Хелль-Ка!! Я Капитан, но я помню тебя! Я.. люблю тебя, Хелль-Ка, слышишь?! Тишина не отозвалась на крики. Капитан замер среди мокрого от росы пепла и остывших углей. Нити его новых чувств, добавившихся к прежним зрению, обонянию, осязанию, вкусу, слуху и мыслеречи, потянулись в окружающий мир, впитывая его и познавая. Словно мириады невидимых путей (следов? нитей? Тор-Катан не знал, как назвать их…) звенели вокруг, сотнями переплетаясь в каждом дюйме воздуха; каждая ниточка неповторима, каждая на своём уровне восприятия, только потянись к ним мыслью – и ощутишь… «Хелька! Хелль-Ка!..» – понеслись во все стороны беззвучные мыслеимпульсы Капитана – ими можно вызвать на разговор мыслеголосом любого воина из расы Drearann в любом уголке этого мира; ими можно найти каждого, кого хоть раз в жизни видел Вольный по имени Тор-Катан… Сто восемь секунд простоял Капитан неподвижно среди невероятного буйства новых красок мира, ставших доступными ему и небрежно отброшенных его вниманием; сто восемь секунд он ждал, пока его мыслеимпульсы оплетут в поисках Хельки всю планету. Они вернулись ни с чем. Хельки не было в этом мире. Капитан Вольной Стражи, пошатнувшись, судорожно вцепился в звенящие пути-следы-нити, которые густо заплели всё пространство его нового восприятия – как будто они не давали ему дышать. Он вцепился в радужно-стальное переплетение – и нити гиперреальности завизжали, лопаясь, под его прямоугольными пальцами. И Тор-Катан нашёл. Одну-единственную нить, один путь, один след. След, за который беловолосый Капитан отдал бы всё. Он вёл в другой мир, где не было ни ненавистной для Вольных магии, ни иных разумных рас, кроме х'манков. В мир, охваченный войной. Он вёл к Хельке.
Hauptman: ... А тут влез старшина дядя Ваня с ППШ и гранатой в левой руке... "Оба-на - гансы! белокурые бестии, вашу ети...". И как влупил ей по "тигру"... "Вот это - бубль гум..." подумалось ему, когда граната выворотила "тигру" нутро, только он не понял, чем ему это навеяло. "Я распишусь за вас на рейхстаге" - подумал он.. че то как то навеяло...
Ельф: Во... мрак. я опять. слов нет, короче))))))))))))))))
Фриц: Hauptman! Mein Gott, откуда столько агрессии?? В повествовании ещё только Средиземье, войной ещё и не пахнет, бедняга Фриц ещё и появиться не успел, а тут на йа уже с ППШ и гранатой... Хотя насчёт гранаты - это пророчески, пророчески... Ельф Что ты "опять"??
Hauptman: он "опять" офигел от всего, хыыы...
Фриц: "Меня зовут Фриц" Это сказка про войну. Сказка про ненависть. Сказка про то, как ломаются стереотипы. Сказка о настоящей дружбе и о любви вопреки всему. Можете назвать её сказкой про фашиста. Пусть. В конце концов, Фриц Блитцтод так и не смог доказать всем, что он не фашист… Планета Земля-Альт, 19.11.1941. Пролог. Над полуобвалившейся траншеей тонко и зло завывал ветер, запутавшись в мотках колючей проволоки. Где-то вдали, за тёмным горизонтом, вспыхивал и грохотал откатившийся на восток бой. Катя лежала, закутанная в эсэсовскую чёрную шинель, и в груди её тихонько хрипело при каждом вдохе. Молодой светловолосый немец держал её на руках, уткнувшись носом в её растрёпанные волосы и касаясь губами виска. Катя пошевелилась, и фашист открыл глаза. - Холодно… – сиплым, почти неслышным голосом прошептала Катя. Немец крепче прижал её к себе и тяжело поднялся на ноги. Его шатало, ярко-голубые глаза горели лихорадочным блеском на бледном лице, и только сейчас стало видно пятно крови, расползающееся на плече его порванной серой майки с германским орлом. - Ми… немножко отдохнём… и опят… вперьёд… пойтём… – проговорил немец, с трудом выбираясь из траншеи с девушкой на руках. По запёкшимся губам Кати скользнула слабая улыбка и тут же снова омрачилась тенью боли. - Фриц… брось… – прошептала она и зашлась натужным кашлем. Немецкий солдат только фыркнул негромко, с презрением к боли, холоду и тяжести, и продолжал нести её. Медленно, обходя воронки, – к зловещим багровым огням на горизонте…
Hauptman: ..."Оба-на" подумал партизан дядя Ваня, идя в кустах и думая, как взять "языка". "Вот оно и мясо само ползет...". "Ух как его, родимого, ушатало, пьяный небось". Он выполз из окопа и, наставив ППШ, заорал "Хенде хох!!!". Фриц тупо повернулся в его сторону. "Йа нье магу. Дьевушка на руках. Она замьерзла и жрат нету". "Так ты, камрад, антифашист? Тады не ссы, в землянке комиссар разберецца. А щас на-ко, тулупчиком девку оберни, замерзнет не дай бог". И с чувством выполненного долга повел их в лагерь партизанского отряда.
Фриц: Какая прелесть)))))) Йа прослезильсь... Моя симпатия к партизану дяде Ване стремительно взлетела из минуса в приличный такой большой плюс Похоже, параллельно с моей альтернативной историей создаётся ещё одна история, альтернативная ей)))
Hauptman: йа так люблю что-нибудь грамотно дописать...
Фриц: )) Ну тогда сейчас первую главу выложу! Будет материал для грамотного дописывания!
Фриц: Глава 1. Появление Фрица. Солнце уже заходило, отбрасывая на землю неверные, обманчивые тени. С немецкой стороны было всё тихо, и рядовой Воробьёв, стоявший на посту, незаметно зевал. И вдруг, глянув вперёд, на поле, где пару часов назад проходил бой, он насторожился. Да, так оно и есть: между воронками от бомб быстро прокралась чья-то тень. Воробьёв присмотрелся повнимательней. Вот из развороченной траншеи наполовину высунулся человек в тёмной военной форме – кажется, немецкой! – подтянулся, перемахнул через кучу земли и спрыгнул в воронку. «Вот ведь фриц! – подумал Воробьёв. – До чего наглый!» При неверном предзакатном свете попасть из винтовки в немца, шныряющего среди воронок и траншей, не было никакой возможности. Воробьёв медленно, не отрывая взгляда от мелькающей фигурки врага, снял с пояса прицепленную гранату, вытянул чеку и бросил. Короткий взрыв грохотнул в такой мирной предвечерней тишине, взметнув с края воронки фонтанчик земли, как раз там, куда только что прыгнул фашист. - Попал! – вполголоса обрадовался Воробьёв, стиснув кулаки, и чуть ли не заплясал на месте. - Кто стрелял?! – свирепым рыком оборвал его триумф командир роты, высунувшись из блиндажа. - Я, товарищ старший лейтенант!! Вон там, в воронке той – фашиста угрохал! - Дебил! Он к нам что ли полз? - Ага, к нам… – уже как-то растерянно признался поугасший Воробьёв. - Говорю же, дебил! А если он сдаваться шёл, информацию нёс?! Это ты подумал, а? Иди доставай его теперь оттуда, и моли своего бога, чтобы фриц живой оказался! - Есть, товарищ старший лейтенант… – обречённо протянул Воробьёв и, перехватив поудобнее винтовку, полез через воронки. * * * Несколько комьев земли ссыпались из-под кирзового сапога и скатились на дно воронки, присыпав лежащее там тело в побитой осколками чёрной эсэсовской униформе. - Вот те и фриц, – заключил Воробьёв, с некоторым удивлением оглядывая сверху молодое загорелое лицо, перечёркнутое длинным кровоточащим разрезом, и, присыпанные землёй, светлые-светлые волосы. Воробьёв спрыгнул в воронку, брезгливо взял немца за запястья и потянул наверх, срываясь и матерясь: фашист был молодой и поджарый, но страшно тяжёлый. * * * - Катюша! Глянь-ка, что тебе принесли! Подарочек, мать его… Отдуваясь, Воробьёв сгрузил тело немца у входа в полевой госпиталь и пнул сапогом. Невысокая девушка со странными двухцветными волосами выглянула из блиндажа и уставилась на фашиста, с которого понемножку начала натекать на землю кровь. - А… кто это?? Зачем ты его притащил? Мимо провели под руки раненого бойца, который с ненавистью глянул на немца и попытался достать его сапогом. - Кто-кто? Эсэсовец, подлюга! Комроты сказал, что надо заставить его говорить. А и тяжеленный же гад! Воробьёв ещё раз мстительно пнул немца под рёбра. - Не пинай!! – закричала медсестра и бросилась отталкивать Воробьёва. – Он же раненый! - Зато фашист. Катя просверлила запыленного отдувающегося солдата свирепым взглядом серо-жёлтых глаз. Когда она юркнула в двери, Воробьёв остался всеми покинутым и ощутил сильную потребность избавиться от фашиста и куда-нибудь слинять. Кто бы мог подумать, что обычная единица вражеской падали может доставить столько хлопот… Солдат переступил через тело немца и махнул рукой проходившему мимо санитару. - Эй, товарищ! Вишь, чё притащили? Давай в госпиталь заноси. Санитар наградил Воробьёва коронным взглядом врача психбольницы, которому подопечные вывалили содержимое утки на письменный стол. - Свихнулся, или как?! У нас и своих много. Санитар нарочито быстрым шагом прошёл мимо и, минув лежащего врага, обернулся и плюнул в его сторону. - Воробьёв! – Катя снова высунулась из двери госпиталя. – Заноси его, я нашла свободную койку! - Дык… Воробьёв матюгнулся про себя, сгрёб немца поперёк груди в охапку и потащил волоком на высокий порог. Он уже весь перепачкался кровью, которая почему-то оказалась у фашиста даже на спине, и проклинал теперь всё на свете. Где-то в глубине госпиталя зарычала Катя: её «свободную койку» как раз занимали очередным раненым. Девушка вернулась к неприкаянному Воробьёву, который с несчастным видом замер у порога, сгрузив свою ношу на пол возле швабр и тряпок. Катя склонилась над немцем, только собравшись проверить, жив ли он ещё, как вдруг заметила проходящего мимо врача. - Дмитрий Петрович! – закричала Катя, вскочив. – Дмитрий Петрович!! Вот немца принесли раненого! Куда его? Военврач – высокий массивный старик с кустистыми бровями – мельком глянул на медсестру и на лежащее у её ног тело во вражеской чёрной униформе, и бросил: - Куда хочешь, фашистов не лечу. Когда он прошёл мимо, Катя прорычала сквозь зубы что-то невнятно-свирепое и повернулась к Воробьёву: - Несём ко мне. Тут все отморозки какие-то…
Hauptman: Фриц пишет: Когда он прошёл мимо, Катя прорычала сквозь зубы что-то невнятно-свирепое и повернулась к Воробьёву: - Несём ко мне. и дополнить то особо нечем. Вроде ясно продолжение... Но я подумаю..
Фриц: Нууу, если ничего не придумаетцо, то йа продолжение буду выкладывать!
Hauptman: муза - она же не по желанию, а по настроению. Ферштейн?
Фриц: Ja, naturlich... So, die Fortsetzung! * * * Воробьёв, придерживающий немца за ноги, не очень-то помог, так что Катя сгрузила нового пациента на койку в своей землянке с явным подозрением на то, что надорвалась. - Сколько ж он падла весит, а? Центнер, не меньше… – проворчал Воробьёв. – Катюша, а… он живой, да? Медсестра на миг представила себе, что всё это время надрывалась, волоча фашистский труп, и ей захотелось прибавить к нему труп красноармейский. - Если помер, то ты того… Скажи комроты, что он у тебя тут помер, а я живого принёс! А то мне не жить. Катя с полминуты наслаждалась видом бледнеющего и вытягивающегося лица Воробьёва, со скорбным видом держа пальцы на запястье немца, и наконец сжалилась: - Жив! - Фууух… - Но если умрёт, то скажу, что так и было! Мог бы уже и один занести, я тебе не лошадь ломовая. - Зараза ты, Катюха! – в шутку погрозил кулаком Воробьёв и удалился. * * * - Trinken… bitte… ein Schluck Wasser… [Пить… пожалуйста… глоток воды…] Рыжий лохматый новобранец Руслан Цветочкин, не просыпаясь, повернулся на бок и по-детски поджал ноги: снова ему снились фашисты. - Trinken… bitte… bitte… a-a… – снова послышалось ему сквозь сон. Цветочкин, осознав, что слышит эти стоны минут пять, не меньше, открыл глаза и проморгался. Рядом явно слышалась немецкая речь: - Ein Schluck Wasser… bitte… Wasser… – повторял кто-то в бреду. Цветочкина как пружиной на койке подбросило, и тут же он зашипел от боли: пулевой раны на боку и двух осколочных в руке пока никто не отменял. Немец действительно был, причём прямо на соседней койке: молодой, не старше самого Руслана, беловолосый парнишка с залитым кровью лицом. Чёрная побитая осколками униформа на его груди судорожно вздымалась, одна рука свесилась с койки и дрожала. - Tri-i-inken… Цветочкин поднялся и, не отрывая взгляда от раненого немца, дотянулся до жестяного стаканчика с водой. Перед ним был, конечно, враг, но не сам же этот враг сюда пришёл! А если фашиста принесли в Катину землянку – маленькое отделение полевого госпиталя – значит, так надо. Значит, временно это – не враг. И вообще! Он ранен и просит пить! За пару секунд рассудив таким образом, паренёк, страдающий тяжёлой формой идеализма и любви ко всему миру, поднёс к губам фашиста стаканчик с водой. Немец сделал пару глотков и закашлялся, приходя в себя. Вблизи Цветочкин убедился, что выглядит фашист просто ужасно: через весь лоб и щёку сверху вниз шёл длинный разрез от осколка, ещё один – ближе к уху, и всё лицо было перепачкано кровью: где засохшей, где свежей. Руслан вдруг некстати подумал, что если у этого парня окажется вытекшим глаз, через который пролегала рана, то кому-то здесь точно станет плохо. - Danke, [спасибо] – почти неслышно сказал немец и вдруг открыл глаза – большущие, ярко-голубые, с чуть вытянутыми вертикально зрачками. - Кхм… да не за что… привет, кстати!.. – сказал Цветочкин и только потом испугался: а можно ли разговаривать с пленным? - Он пришёл в себя? – голос прозвучал за спиной так неожиданно, что Цветочкин подскочил. У входа в землянку-госпиталь стояла Катя. - Э-э… в общем, да, он тут пить просил, ну я и… а так… - А постельный режим кто соблюдать будет?! Сколько раз тебя просила не геройствовать! – под грозным взглядом медсестры Цветочкин поспешно ретировался на свою кровать. Катя подошла к койке, глянула на окровавленное лицо фашиста. Уголок его рта чуть дёрнулся в сторону в жалком подобии улыбки, немец попытался приподняться, но глаза его затуманились, и он откинулся на подушку. - Отключился. Странный у него взгляд, – озабоченно сказала Катя. – Хоть бы контужен не оказался, пользы тогда от него никакой… - Да вряд ли контуженный, он мне вот даже спасибо за воду сказал… – вставил Цветочкин. - Да?.. – Катя рассеянно сдула со лба прядь волос, раскладывая на столике только что принесённые инструменты. – Представляешь, врач отказался его оперировать! Хорошо хоть инструменты дал… А вдруг это очень важный пленный? А я не смогу его спасти? - Сможешь! – ободрил Цветочкин. – Мне вон как отлично два осколка из руки достала… - Сравнил! Он этой гадостью прямо нашпигован, как ещё жив остался… Катя недолго повозилась с металлическими пуговицами, развела в стороны тяжёлые и липкие от крови полки униформы, закатала вверх пропитанную кровью майку. Вздохнула и взяла со столика пинцет. - А как же наркоз? – спросил со своей койки Цветочкин. - Нам и на своих не хватает. Последнюю водку на наркоз использовали. А фашист всё равно без сознания… – Катя склонилась над раненым, и на какую-то долю секунды Руслану показалось, что он услышал тихий скрежет: то ли пинцетом об металл, то ли немец скрипнул зубами. – Вот. Первый есть. Катя отбросила маленький окровавленный осколок в таз. - А вот этот наверняка в лёгком… Так сразу и не… - Катя, он же пришёл в себя! Он шевельнулся… Катя! - Не мешай… – сквозь зубы взмолилась Катя; она орудовала уже двумя пинцетами, пытаясь расширить рану и достать слишком глубоко засевший осколок, а Руслан, будто в кошмарном сне, видел медленно скрючивающиеся пальцы фашиста, которые, судорожно подрагивая, с чудовищным напряжением стискивались в кулак. - Ка-а-атя… – прошептал Цветочкин, чувствуя, как от ужаса сжимает горло и начинает кружиться голова. Медсестра медленно распрямилась, держа окровавленным дрожащим пинцетом длинный узкий осколок. Глаза у неё, должно быть, были сейчас такие же, как у Руслана… - Он же… он пришёл в себя, да? – тихо-тихо спросил Цветочкин. – Это же дико больно… Катя бессильно выронила осколок на пол, едва не упустив вместе с ним из разжавшихся пальцев пинцет. - Я… видела кое-что… точнее, мне показалось… – призналась девчонка. – Когда я доставала этот осколок и он выгнулся так и кулаки стиснул… передо мной промелькнуло вдруг: такой мраморный пол, и на нём вот точно этот фашист лежит, только в броне такой металлической, и вокруг стоят пятеро таких же, а я перед ним на коленях на этом полу, и он точно так же от боли корчится… но молчит… молчит… - Д-да?.. – переспросил потрясённый Цветочкин. Катя прикусила губу и мотнула головой. - Нет. Это всё ерунда. Показалось. Просто страшно очень, я никогда ещё без наркоза не оперировала… - Может, всё-таки… - Нету наркоза, нету, понимаешь?! – Катя сорвалась на крик. – Там теперь Дмитрий Петрович нашим ребятам животы зашивает и конечности ампутирует! Нам на фашиста анестетиков точно не дадут! Катя мотнула двуцветными волосами и снова шагнула к лежащему пластом на койке немцу. Цветочкин закрыл глаза и уткнулся в подушку: он не мог на это смотреть. Он не видел, как дрожали руки Кати и как она кусала губы, приказывая себе успокоиться. Он не видел израненную гранатными осколками грудь и плечи – кровавое месиво. Не видел распахнувшихся ярко-голубых глаз, в которых плеснулась боль. Он слышал только стон сквозь зубы – и быстрый жалобный шёпот Кати: - Ну, тише, тише, мальчик, хороший, ну что ты… всё будет хорошо… ещё один осколок, ладно? Ещё один – и отдохнёшь… Хорошо?.. Я знаю, что больно, ну потерпи, пожалуйста… Их ведь надо достать… Руслан слышал всё это – но не видел слёз, сбегающих по лицу Кати. Не видел её дрожащую ладонь, которая быстро легонько гадила по горящей щеке и покрытому испариной лбу немца – фашиста – врага… Но понять, что чувствует Катя, Цветочкин бы, наверное, смог: он знал, что она больше всего на свете боится причинять боль.
Ельф: Какая горячая переписка) Жду дальнейших альтернатив и альтернатив альтернатив..
Hauptman: Фриц пишет: - Нету наркоза, нету, понимаешь?! Фриц пишет: Последнюю водку на наркоз использовали. каквсе это близко по духу... Ельф пишет: - Ну, тише, тише, мальчик, хороший, ну что ты… всё будет хорошо… ещё один осколок, ладно? вот тут почему-то хочется спросить - вынули, или воткнули, пытая, и только потом видишь слово "достать" Фриц пишет: которая быстро легонько гадила по горящей щеке и покрытому испариной лбу немца Бугога!! От этого легче, коль погадить на лицо?
Ельф: Hauptman пишет: Ельф пишет: цитата: - Ну, тише, тише, мальчик, хороший, ну что ты… всё будет хорошо… ещё один осколок, ладно? Йа такого не писаль!!!!
Hauptman: обшибся блин - ето из фрица...
Ельф: Hauptman думал обо мне, вот и ошибся))))))
полная версия страницы